Мы заботились о своем доме. Литфонд дал нам денег, и мы провели канализацию. Для этого пришлось проложить трубы почти на целый километр. Все хлопоты взял на себя один из жильцов, малоформист, писавший скетчи для цирка под псевдонимом Егор Ехиднин. Канализация позволила нам устроить в полуподвале свою прачечную. Весною заново покрасили крышу, и дом засиял на всю округу.
А декабрьским вечером 1934 года возле наших ворот затормозил на остановке трамвайный поезд, полный ликующих горожан: первый трамвай восточнее Урала! С мажорным звоном помчался вниз к вокзалу. Для всех праздник. Не только дети, а и взрослые по несколько раз «покатались» по всему маршруту через центр города.
И еще было ликование, когда на вокзале встречали Челюскинцев, спасенных летчиками — первыми Героями Советского Союза! — от ледового плена. В их честь переименовали нашу улицу, и мы гордились новым адресом.
* * *
Тридцатые годы памятны всем. И памятны по-разному. Прежде всего — народным ликованием в дни великих свершений и горестным содроганием от репрессий, обрушившихся на головы всеобщих любимцев, уважаемых соотечественников.
Нам было чему радоваться. Прежде всего, преодолению отсталости, покорению пространств. В степях гудели паровозы Турксиба. Кузнецкий завод, которому было присвоено имя Сталина, выдал первые рельсы (помню, увесистый обрезок рельса долго лежал на столе редактора газеты «Советская Сибирь»), папанинцы проплыли на льдине через весь Ледовитый океан, герои-летчики на слабеньких самолетах того времени вывезли челюскинцев на материк. Они ехали через всю Сибирь, и на каждой станции их встречали митингами. Нашу улицу, носившую имя инженера-путейца, строителя магистрали, назвали Челюскинской. Валерий Чкалов со своими друзьями перелетел, удивляя мир, через Северный полюс в Америку. Одна за другой покорялись советским альпинистам высочайшие горные вершины. На Кавказе добрая сотня отважных взошла на Эльбрус. Их вел и вдохновлял секретарь Кабардино-Балкарского обкома партии Бетал Калмыков…
Сибиряки издавна не привыкли числиться в отстающих. Загорелись сердца энтузиастов — покорим Белуху, высочайшую вершину Горного Алтая.
«Советская Сибирь» из номера в номер давала хронику: альпинистское движение становилось массовым. Штаб альпиниады возглавил Иван Иванович Долгих, бывший легендарный командир чоновского отряда, совершившего беспримерный в истории зимний переход через снежный Теректинский хребет для ликвидации банды подъесаула Кайгородова. Горные подступы к Белухе он знал со времен боевых походов. Замполитом пошел Житловский, заместитель редактора «Советской Сибири». Начальником штаба назначили капитана Красной армии Скляра. С ним шел взвод бойцов. Помимо ученых и студентов Томска, загорелись сердца горняков Кузбасса, соревновавшихся за право участия в альпиниаде. По распоряжению К.Е. Ворошилова альпиниаде придали два легких биплана 7–2, впервые отправлявшихся в горную местность. С нами (И.И. Долгих включил меня в штаб похода) были два врача, кинооператоры, фотограф, художник И.И. Тютиков, известный на всю Сибирь. Походу сопутствовало всеобщее внимание.
По пути в городах и селах устраивались митинги. В поселок Иня на Чуйском тракте приехал напутствовать нас первый секретарь обкома автономной области Павел Семенович Хабаров, поручил водрузить на вершине Белухи красное знамя.
Туда колхозники привели полторы сотни лошадей с верховыми и грузовыми седлами: от устья Чу начинался сложный путь по едва доступным горным кручам. Нам предстояло перебираться вброд через бурные реки и преодолеть Катунский хребет в непосредственной близости от Белухи. Поход являлся тренировкой, испытанием на выносливость для тех, кому выпадет доля защищать Родину на высоких горных рубежах. Для продовольственного обеспечения хозяйственники гнали с собой шесть быков. И это тоже было новинкой для тех суровых мест.
Лагерем встали у ледника Геблера, вблизи изумительного водопада Рассыпного. Поставили палатки, подняли антенну. В ближайшей долинке расчистили от валунов площадку для посадки самолетов,
у которых потолок был на тысячу метров ниже Белухи; им предстояло лавировать по прилегающим к вершине непроходимым ущельям. Военные летчики блестяще выполнили трудную задачу — вывезли двоих заболевших, а во время восхождения сбросили вымпелы.
У истока Катуни, вырывающейся из-под ледника, нас поджидали мастера альпинизма Данило Иванович Гущин и Александр Федорович Гетье. Оба они, помимо Кавказа, преодолевали грозные вершины Памира. И здесь они уже успели сходить на разведку. При этом во время ночевки на Восточной вершине, когда в долине шел дождь, а на Белухе кружился буран, Данило Иванович обморозил пальцы ног.
Александр Федорович, рассказывая о маршруте, отдал должное красоте Алтая, превосходящей Швейцарские Альпы, а под конец поморщился:
— Но Седло Белухи — это штучка! Это вам не Эльбрус. Более поганого ледника я не видел. Представьте себе: вы проваливаетесь по пояс в снег и не знаете, что же под вами — лед, или коварная трещина невообразимой глубины?
А Данило Иванович в штабной палатке написал статью для «Советской Сибири». Ее передали по радио: «Подъем на вершину Эльбруса даже зимой значительно легче здешнего. Там требуется только крепкое здоровье да выдержка, а подъем на Белуху требует, кроме того, большого знания техники альпинизма и умения ориентироваться при очень изменчивой погоде. Грозы здесь чередуются с туманами, в чем мы убедились на своем пути на Восточную вершину».
— А мы за правило возьмем — не робеть, — сказал Гетье. — Будем на вершине!
Пока у Данилы Ивановича подживали пальцы ног, все занимались тренировкой, осваивали альпинистское снаряжение. Врачи еще раз проверяли здоровье. Жаль, что художнику Тютикову и фотографу Моторину разрешили подъем только по нижнему ледниковому полю, а Долгих — до вершины Раздельного гребня.
— Да брось ты! — отмахнулся Иван Иванович Долгих от старшего врача Барх-Ахчана. — Зачем же я тогда сюда ехал? Я пойду на Седло. Хочу взглянуть вниз, туда, где отрубил голову бандиту Кайгородову.
— Вам может быть худо.
— Ничего. Три года по этим хребтам за бандитами лазил.
— Но тогда вы были на тринадцать лет моложе. И весили меньше. Сейчас же ваш вес семь пудиков! Никакой снежный мостик не выдержит. Провалитесь в трещину. Получите расширение сердца. А если горная болезнь? Как вас спускать в лагерь?
— Я пойду дотуда, докуда смогу. Вот и все! — заявил Долгих.
Врач повернулся ко мне и под шум водопада Рассыпного шепнул:
— Я знаю: он возьмет силой воли. Прикусит губу и пойдет. Но это ему будет очень вредно. Уговорите: дальше Раздельного нельзя.